Родился Борис Васильевич 28 декабря 1922 года в Москве. В июне 1941 года окончил среднюю школу, а в августе призван в Красную Армию. Обучался в учебном саперном батальоне, затем в Одесском артиллерийском училище. После ускоренного выпуска в звании лейтенанта направлен на Юго-Западный фронт в 300 стрелковую дивизию 38 армии командиром взвода топографической разведки артиллерийского дивизиона. Вместе со своим дивизионом с боями отступал к Сталинграду, участвовал в окружении и разгроме фашистской группировки генерал-фельдмаршала Паулюса.

Потом были ожесточенные бои в районе Запорожья, форсирование Днепра и десантирование на о. Хортица. Отбивая в составе десанта бесчисленные контратаки фашистов, получил осколок в плечо. И снова бои на I и 3 Украинском фронтах. 31 декабря 1943 года был тяжело ранен в ногу. В мае 1944 года за мужество и героизм, проявленные при форсировании Днепра, ему вручили в Кремле знак высшей воинской доблести – Золотую звезду Героя Советского Союза.

После войны окончил Всесоюзный юридический заочный институт. Работал членом линейного суда Московско-Окского бассейна, старшим ревизором Министерства юстиции РСФСР, на ответственных партийных должностях.

С января 1960 года он первый заместитель прокурора РСФСР, а с 1971 года – Прокурор РСФСР, в 1984–1989 годах – министр юстиции СССР. Впоследствии вице-президент Российской ассоциации Героев.

За 24 года службы в органах прокуратуры Борис Васильевич внес значительный вклад в укрепление законности и правопорядка в стране. Будучи 13 лет прокурором РСФСР, уделял много внимания совершенствованию стиля работы аппарата прокуратуры республики, повышению уровня руководства подчиненными прокуратурами, воспитанию достойных прокурорских кадров.

Его ратные и трудовые подвиги отмечены орденами Ленина, Октябрьской Революции, двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденами Отечественной войны 1-й степени, Дружбы народов и многими медалями, в том числе «Ветеран прокуратуры», знаком отличия «За верность закону» 1 степени.

Он государственный советник юстиции 1 класса, Заслуженный юрист РСФСР, Почетный работник прокуратуры. В связи с 90-летним юбилеем награжден Почетной грамотой Президента Российской Федерации.

***

Один шанс из ста*

К каждому человеку, в каждую семью война вошла по-разному. Об этом много написано книг, снято фильмов. Война сломала и привычный, стабильный ритм жизни моей семьи. Отец первым ушел на фронт. Я его провожал. Было это в жарком июле сорок первого. Из тарелки репродуктора, укрепленного на столбе рядом с пунктом сбора ополченцев, звучали слова, казалось, отлитые из металла: «Вставай, страна огромная…»

Когда пришла пора прощаться, отец обнял меня, на глазах у него заблестели слезинки:

– Не знаю, увидимся ли, сынок. Скоро и твой черед пойти на войну. Береги себя…

Вскоре я получил повестку из военкомата: предлагалось 11 августа 1941 года быть на сборном пункте у Белорусского вокзала. Брат Анатолий работал на военном заводе, его дома не было. Сестра Валя с мужем и ребенком жили отдельно. На вокзал провожала меня мама. Помню, она очень волновалась, так спешила, что два чулка надела на одну ногу. После войны этот эпизод мы с мамой часто вспоминали.

На привокзальной площади шумно, много людей. В основном молодежь призывного возраста и провожавшие их родители, а точнее, родительницы. Для прощальных разговоров времени не было. Только успел я найти свою группу, как последовала команда «По машинам!». Грузовики, специально оборудованные для перевозки людей, повезли нас к месту посадки в эшелон.

Никто толком не знал, куда нас повезут по железной дороге. Но большинство склонялось к тому, что раз едем от Белорусского вокзала, значит, на запад, на фронт.

…Через несколько дней эшелон разгружался на станции Чебаркуль в Челябинской области. Здесь располагались большие военные лагеря.

Два месяца мы были курсантами отдельного 910-го учебного саперного батальона. Жили в землянках, затем построили большие шалаши, накрыли их еловыми лапами, на лапах и спали. Условия были нелегкие – с утра до вечера земляные и строительные работы, военная подготовка – теория и практика. При серьезной физической нагрузке питание было довольно скудным однообразным – щи да каша. Тем не менее, я не помню случая, чтобы кто-то из курсантов пытался уклониться от работы. Почти не было среди нас и больных.

В конце сентября в расположение батальона прибыла специальная военная комиссия, и за несколько дней все курсанты были распределены по различным военным училищам и школам. Те, кто имел полное среднее образование, получали направления в артиллерийские училища. Кто был без среднего образования, направлялся в пехотные училища, авиатехнические школы и т.д.

Я попал в Одесское артиллерийское училище имени М.В. Фрунзе, которое находилось в то время в городе Сухой Лог Свердловской области.

…Всю трехлетнюю программу, как нам было сказано, надо было освоить за семь-восемь месяцев. Тяжело? Да. Но возможно. Учились курсанты добросовестно, жадно. Дисциплина и исполнительность были высочайшими. Понимали: война не потерпит недоучек.

…Шел апрель 1942 года. Позади десять месяцев жесточайших сражений советских войск с немецко-фашистскими захватчиками. Завершилась битва под Москвой, развеявшая миф о непобедимости гитлеровской армии. Нам, курсантам училища, был показан документальный фильм о сражении под Москвой. Настрой у всех был боевой. В один из тех апрельских дней выпус­кников училищ собрали в городском клубе. Как только начальник училища генерал-майор Краснопольский произнес слова «Приказ Верховного главнокомандующего», в зале воцарилась тишина. Приказ гласил о при­своении воинского звания лейтенанта или младшего лейтенанта – в зависимости от результатов учебы – и указывалось, на какой фронт направляется та или иная группа выпускников. Я попал в группу лейтенантов, которая направлялась на Юго-Западный фронт. В штабе 38-й армии мне сказали, что служить буду в 300-й стрелковой дивизии – командиром взвода топографической разведки артиллерийского дивизиона.

До штаба дивизии, державшей оборону в районе украинского села Новый Бурлак, я шел пешком. Весна была в разгаре – густо зеленела у дороги трава, алели полевые цветы, на яблонях появилась завязь. Тихо и тепло вокруг. И, казалось, нет никакой войны. В лесу, где располагался штаб дивизиона, тоже тишина. Правда, порой неподалеку раздавались одиночные выстрелы и короткие пулеметные очереди.

Командир дивизиона капитан Бондарь и комиссар Родин приняли меня доброжелательно. Капитан предложил пообедать и отдохнуть с дороги. Я постелил на земле шинель, положил под голову вещмешок и сразу уснул.

К вечеру, приняв свой взвод, я уже отправился разведывать цели на переднем крае противника.

…12 мая в 6.30 на нашем участке началась часовая артиллерийская подготовка: готовилось крупное наступление советских войск. Как только орудия и минометы умолкли, пошли в атаку стрелковые подразделения при поддержке танков. Вскоре, однако, людей прижал к земле плотный артиллерийский огонь противника. Насыщенность огневыми средствами у врага на этом участке оказалась очень большой. Тем не менее, в течение 19 и 20 мая дивизия продолжала наступление. Немецкое командование, подтянув свежие силы, нанесло новый контрудар – настолько мощный, что нам пришлось отойти на восточный берег Северского Донца. К сожалению, назревал перелом в пользу фашистов. Утром 10 июня после интенсивного артиллерийского обстрела и бомбежки авиацией наших позиций пехота противника стала переправляться через реку. Сильно поредевшие наши стрелковые подразделения получили приказ на отход.

…О лете 1942 года остались весьма грустные воспоминания. По степным дорогам ползли машины, орудия, повозки, шагала пехота. Немецкие пикировщики черными коршунами падали на беззащитные, по сути, колонны. Горела техника, стонали раненые. Случалось, что не столь далеко, то справа, то слева, появлялись танки с тевтонскими крестами на броне. Они шли, опережая наши колонны, туда же – на юго-восток, на Сталинград, не обращая на нас внимания. Видимо, полагали, что мы и так никуда не денемся.

Связь между полками дивизии полностью нарушилась. Каждый командир теперь мог рассчитывать только на себя, на свое умение и удачу. Так и сказал нам, офицерам, командир полка:

– Идите каждый, как умеет. Может, хоть кто-нибудь уцелеет. Если двигаться дальше скопом – все потеряем.

На карте он показал конечный пункт, где мы должны были сойтись: место переправы через реку Дон. Мучительно трудным выдался наш путь. Двигались в постоянной тревоге, голодали. Населенные пункты попадались редко. Иногда в селах и хуторах встречались нам красноармейцы, большинство без оружия. Они отказывались следовать вместе с нами. При этом некоторые прямо говорили, что воевать с такой силой (немецкой армией) бесполезно и лучше добровольно сдаться в плен.

Как известно, такие лица после освобождения их из плена нашей армией, наряду с другими пособниками врагу в период оккупации, привлекались к уголовной ответственности и, как правило, осуждались к различным мерам наказания.

Все, что происходило вокруг, морально угнетало. Голову сверлили мысли: «Почему Сталин, Молотов, правительство допустили такое?!» До сих пор перед моим взглядом серые от пыли лица, воспаленные от недосыпания глаза. Часто меняем направление движения, прячемся, услышав гул моторов. Случалось, попадали в засаду. Немцы открывали довольно плотный минометный и пулеметный огонь.

…Надо было немедленно определиться, куда отходить, где укрыться. Счастье, что у меня сохранилась топографическая карта, и это помогло нам найти нужную дорогу к намеченному пункту сбора.

Наступил день, когда перед нами заблестела река Дон.

…Получив новую задачу, наш артиллерийский полк проделал марш-бросок и расположился в хуторе Плешаковский Еланского района Сталинградской области, а во время сильнейшей пурги 8 ноября подразделения полка заняли боевые порядки восточнее хутора Ягодный. На­чалась суровая, со снежными заносами зима. Окопавшись в балке холодной донской степи, в плохо оборудованных, в один накат блиндажах, мы подолгу сидели без дров и даже подчас без питьевой воды. За 25 километров по обледеневшей и заснеженной дороге с трудом доставлялось на передовую все необходимое – от боеприпасов до дров. В таких условиях наша дивизия готовилась выступить против 11-й пехотной румынской дивизии.

Хутор Ягодный – это сильно укрепленный узел сопротивления фашистских войск на Дону, где все было приспособлено к длительной и упорной обороне в условиях суровой зимы. Сам хутор представлял собой сплошное пепелище: только черные трубы торчали, как кресты на кладбище. Жители Ягодного были угнаны в Германию.

…Наступило долгожданное утро 19 ноября 1942 года. Первые коррективы в детально разработанные планы внесла погода – над землей поднялась плотная стена тумана. Артиллеристам это как бельмо на глазу: никакой возможности наблюдать за результатами стрельбы. Остались на аэродромах и наши самолеты. И все же ровно в 7.30, как и намечалось, артиллерия дивизии и «катюши» начали артподготовку. Вначале последовал пятиминутный огневой налет на передний край противника. Затем в течение часа артиллерия долбила заранее засеченные огневые точки. Завершающий десятиминутный артналет совпал с сигналом о начале атаки. Этот момент незабываемый. У многих на глазах были слезы радости.

В течение дня батальоны преодолели проволочные заграждения, но остановились перед второй полосой минных полей. Поставленная задача не была выполнена. На рассвете 22 ноября после короткой артиллерийской подготовки подразделения снова поднялись в атаку. К 14.00 они заняли хутора Ягодный и Бахмуткин.

19 декабря последовал разгром 11-й румынской дивизии. Был пленен весь штаб во главе с командиром. Наши танковые группы, прорвавшись в тылы противника, бороздили донскую степь в самых разных направлениях, громили отходящие части, уничтожали резервы. Враги рассыпались по заснеженной степи, прятались по балкам, голодали, обмораживались. Офицеры срывали погоны и сдавались в плен.

Полки дивизии двигались колоннами в направлении города Каменск-Шахтинский.

…За три дня одолели более ста километров. Остановились на хуторе Верхнее-Вишневецком, в нескольких километрах от Северного Донца.

…В канун нового 1943 года части нашей дивизии совместно с другими соединениями 3-й гвардейской армии примкнули к кольцу наших войск, окруживших немецкие войска под Сталинградом. Настроение было приподнятое. Чувствовали: отступлению больше не бывать!

…После упорных боев, в ходе которых обе стороны понесли большие потери, наша дивизия перешла к обороне. В ночь с 4 на 5 сентября мои разведчики донесли, что начался отход отдельных немецких подразделений к Славянску. Такими же сведениями располагали и другие подразделения дивизии. Противник оставил село Крестище. Получилось, что это донбасское село, на подступах к которому так упорно сражалась наша дивизия, и где так много крови пролили наши гвардейцы, было освобождено без единого выстрела. Впереди – дорога на Запорожье.

…Нелегкая задача выпала 185-му стрелковому полку и нашему второму дивизиону 132-го гвардейского артполка. В тяжелейших двухнедельных сражениях Запорожский плацдарм врага был ликвидирован. Наши войска полностью овладели городом и изготовились к прыжку через Днепр.

…Помимо других соединений и частей, внесших особый вклад в успех операции, была названа и наша 60-я гвардейская Павлоградская стрелковая дивизия. Поскольку дивизия второй раз отличилась в боях с немецко-фашистскими захватчиками, ее наградили орденом Красного Знамени.

Но дальнейшим наступательным действиям серьезно мешали вражеские войска, засевшие на острове Хортица. Гитлеровцы имели на этом острове, длиной в несколько километров, сильные укрепления, которые предстояло брать, форсируя глубоководную в своем нижнем течении реку. Эта задача стояла перед подразделениями 60-й гвардейской стрелковой дивизии.

Для артиллерийских разведчиков нашего дивизиона эти дни были столь же напряженными, как и предыдущие. Со своими ребятами я уже который день изучал притаившийся, и, казалось, «неживой» остров. Пристроившись на чердаке поврежденного бомбежкой и артиллерийским огнем шестиэтажного дома, до рези в глазах подолгу всматривался в холмистую, кое-где покрытую рощами и кустарниками местность, в уцелевшие и полуразрушенные строения. Наносил на карту ориентиры, огневые точки и оборонительные сооружения врага, набрасывал цветными карандашами панораму видимой части острова и правого берега реки. Все три дивизиона артполка воздействовали огнем своих батарей на боевые порядки противника, ведя разведку целей пристрелку ориентиров.

…В штабе командир дивизиона сразу поставил задачу: «Приказано форсировать Днепр, произвести высадку на Хортицу. Ты с группой разведчиков и радистом пойдешь вместе со штурмовым батальоном. Будешь корректировать огонь артиллерии». Командир дивизиона понимал, на что идут разведчики, и, будто извиняясь, добавил: «Мы поддержим вас. Дай только координаты».

Форсирование Днепра и штурм острова Хортица – незабываемые эпизоды для участников тех событий. Сколько молодых парней, плывущих к берегам Хортицы, поглотили воды Днепра! Не об этих ли событиях писал Александр Твардовский: «…не забудется оно: люди теплые, живые шли на дно, на дно, на дно…» Каждый из нас понимал: выжить может быть один шанс из ста. Но приказ есть приказ.

…Едва стемнело, спустились к берегу. Со мной несколько разведчиков и среди них Володя Мозгунов – лучший радист в дивизионе, светловолосый рязанский парень, неразлучный с шуткой и улыбкой. Рация у него работала безотказно, он ее буквально нянчил и берег, как самую заветную вещь.

В ночь на 25 октября десантники скрытно сосредоточились на исходных рубежах, на берегу у водокачки. Сформирован первый десантный отряд. В него включили пять стрелковых рот от 1-го и 2-го батальонов 185-го полка, нас – артиллерийских разведчиков, минометный и пулеметный взводы.

Отчалил первый понтон с пулеметчиками, за ним – второй со стрелками 6-й роты, третий с нами – артиллеристами и минометчиками, потом остальные. Ни звезд, ни луны – плыли в полной темноте. Понтон не был виден, поэтому немцы стреляли из пулеметов наугад трассирующими пулями. Проскочить бы опасную полосу! Хотя ведь и там, на острове, будет нелегко.

Вот уже угадываются очертания берега. Стали грести сильнее. И вдруг толчок – сели на мель. Случайно выпущенная ракета осветила плывущие понтоны и наш неподвижный понтон. Молчаливый доселе берег превратился в ад. Стрекот пулеметов, разрывы снарядов и мин создали для десантников почти непроходимую огненную стену.

…Противник, впрочем, опоздал: десантники бросились в воду и, поднимая над головой оружие, средства связи, другое имущество, устремились к берегу вброд. Держа над головой рацию и карабин, рядом со мной бежал радист Мозгунов. Замыкающие отряды десантников еще преодолевали кипящую от разрывов реку, а на берегу уже гремело многоголосое русское «Ура!». Немцы не выдержали яростного натиска гвардейцев, отступили в глубь Хортицы, оставив пушку, несколько пулеметов, в блиндаже – шнапс, консервы и даже наградные знаки. Поначалу все шло, хоть и с немалыми трудностями, более или менее нормально. Разведчикам все обрадовались – и командиры, и бойцы. «О, длиннорукие прибыли! (так в шутку называли артиллеристов). Вот это дело!».

Свой наблюдательный пункт мы разместили в заброшенном блиндаже на нейтральной полосе. Вокруг росли могучие деревья, густые кустарники. Мозгунов быстро настроил рацию и вызвал левый берег. Стало веселее, когда услышали спокойный голос командира дивизиона. Я успел лишь доложить, что мы на острове вместе с пехотой. В эту минуту фашисты повели по по­зициям десантников шквальный минометный и пулеметный огонь. Сложность ситуации заключалась в том, что в условиях непроглядной октябрьской ночи трудно было определить направление контратаки противника. Чувствовалось, что и немцы шли неуверенно, словно ощупью. Свой ответный огонь из всех видов оружия мы сопровождали громкими криками «Ура!». Это подейс­твовало. Контратака немцев была остановлена. Каждый понимал – затишье кратковременное. Враг постарается во что бы то ни стало сбросить смельчаков в Днепр. Я попросил левый берег ударить по пристрелянному ориентиру. Фашисты откатились. И снова атака.

Всю ночь пришлось корректировать огонь левобережных батарей, помогая пехоте отбивать наседающего противника. Всю ночь в эфире звучали команды: «Ориентир три, два снаряда, огонь! Прицел меньше два, огонь! Шесть снарядов, беглый огонь!». И так до рассвета.

За ночь пехотинцы восемь атак отбили. Мы с Мозгуновым, Хрисанфовым и Николаенко были в блиндаже: радист возле рации, я у входа, чтобы наблюдать, где разрываются наши снаряды. «Огонька, огонька добавь­те!», – просил я берег, и они добавляли. Враг нес от работы наших батарей большие потери. На рассвете фашисты бросились в атаку в очередной раз. Очевидно, немцы засекли рацию: на полуразрушенный блиндаж обрушился минометный шквал. Вражеские автоматчики прорвались сквозь заградительный огонь, наш правый фланг был смят, командир ближайшей к блиндажу роты Кузнецов убит. Патронов у нас почти не оставалось.

И вот уже доносятся крики: «Рус, рус, сдавайс! Рус капут!». Заметив красномордого верзилу с пулеметом, стреляю из пистолета, отхожу в глубь блиндажа. Мозгунов, не поднимая глаз, застыл возле рации. Он бледен, но спокоен, старательно держит связь. Оба понимаем, что сейчас с нами будет покончено: мы окружены, патронов нет. Первым из осажденного врагом «маленького блиндажного гарнизона», как мы его окрестили, был убит Хрисанфов – пуля попала ему в голову, когда он пытался через бруствер траншеи посмотреть, что делается там, за блиндажом. И тут же мы с Трегубенковым заметили ползущих к блиндажу фашистов. Решение возникло мгновенно. «Вызываю огонь на себя! Цель – наш НП!», – прокричал я радисту. Мозгунов передал команду в дивизион. А по накату уже топали тяжелые сапоги. Наступали тягостные секунды ожидания: поняли или нет там, на левом берегу, выполнят ли просьбу? Тревожную мысль прервал оглушительный взрыв гранаты в проходе в блиндаж. В тот же миг ощутил острую боль в левом плече, подумал: только бы кость не задело! Увидев разбитую рацию, успокоил себя: а какая, собственно, разница…

Мозгунов ожесточенно покопался в рации, потом поднял ее, встряхнул и отбросил прочь. В этот миг мы услышали знакомый нарастающий свист. Стреляли наши! Два снаряда разорвались в нескольких метрах, третий попал в край бревен блиндажа. Поплыл, посыпался песок, рухнула крыша. Наши орудия смолкли.

Очнувшись, я понял, что завален обломками с землей. С трудом высвободил руки, вытащил из-под балок ноги, медленно приподнялся, попытался отряхнуться. Почувствовав слабость во всем теле, машинально присел на обломок балки и здоровой рукой стал растирать шею, грудь. Осмотрелся и вдруг обратил внимание на пронзительную голубизну неба. На левом берегу лаяли собаки. Тут же услышал звуки перестрелки, разрывов мин. Но немцев вокруг не было. Понял: на позициях нашей пехоты, левее от нас, продолжался бой. «Надо быстрее пробираться к своим», – подумал. Нельзя те­рять ни минуты. В трех-четырех шагах, неестественно откинувшись к стенке блиндажа, стоял Трегубенков, подпирая головой и плечами часть перекрытия. Он был мертв. Враги могли появиться здесь с минуты на минуту. Но не было видно Мозгунова. Оглядывая блиндаж, я услышал стон, доносившийся из-под завала. Бросился туда – к счастью, радист получил лишь небольшое пов­реждение. Наскоро перевязав раны, мы поползли к окопам пехотинцев.

Гвардейцы, прижатые к воде, еще поддерживали проводную связь с левым берегом. Солдат-связист несколько раз крутанул ручку зеленого ящика и протянул мне телефонную трубку. «Фиалка на проводе», – послышался в трубке знакомый голос. Сразу объяснил, что я Кравцов, что у меня легкое ранение, и попросил передать команду: «Данные для стрельбы те же. Открыть заградительный огонь!». Снова атакуют. Пушки били по наступающим цепям вражеской пехоты, не позволяя ей приблизиться к позициям наших бойцов. Враг, однако, тоже не оставался в долгу и вел ожесточенный огонь.

Боеспособными оставались несколько десятков человек. Осколком перебило телефонный кабель. Мозгунова снова ранило. Он пополз ко мне, но получил еще одно ранение. (Позже он вместе с другими ранеными был отправлен на наш берег Днепра.) Со стороны рощи застрочил пулемет, а вскоре показалась цепь автоматчиков: шли из глубины острова, пытаясь охватить наши позиции с двух сторон. В этот момент десятка полтора наших солдат стали выскакивать из окопов и, скатываясь вниз, устремились к воде. За ними с криком «Стой, назад!» рванулся замполит батальона. Большими прыжками я поспешил на помощь замполиту. Размахивая пистолетами, стреляя над головами бегущих, мы остановили их почти у самой кромки воды. «Немедленно в окопы! Там спасение! Здесь же всех нас перестреляют, как куропаток, – вразумляли мы молодых солдат. – А ну не трусить! Слышите, там наши «старики» «Ура!» кричат? Вперед!».

Атаки врага повторялись методично и упорно. Отбивать их становилось все труднее. Положение было чрезвычайно напряженным. Патроны на исходе, гранат мало. А впереди еще часов шесть светлого времени. Боеприпасы берегли и, по возможности, подпускали противника на расстояние прицельного выстрела.

Никогда еще день не казался мне таким долгим. Мучила жажда. От пыли и дыма нечем было дышать. Последняя атака противника на острове, в отражении которой я принял участие, была особенно ожесточенной. Давали подойти немцам чуть ли не вплотную к передней траншее и забрасывали гранатами. Офицеры, у кого еще были патроны, стреляли из пистолетов и автоматов. В окопах оставалось менее трех десятков здоровых людей. Многие получили тяжелые ранения. Атаку все-таки отбили.

…К ночи на Хортицу, выше по Днепру, успешно высадился десант под командованием майора Чайки. На нашем участке началась эвакуация раненых. Артиллеристов вместе с другими ранеными десантниками переправили на левый берег. Стало ясно, что наш десант был брошен для отвлечения внимания противника, чтобы дать возможность основным силам, пехотному полку майора Чайки, в другом месте форсировать водную преграду и захватить плацдарм: у войны свои законы, свои правила игры.

…31 декабря 1943 года дивизия заняла Владимировку. Разместились по хатам. Всем бойцам раздали новогодние подарки. Это был первый день, когда дивизион мог бы отдохнуть. Но немцы методично вели по селу артилле­рийский огонь. Я вышел во двор и пытался в бинокль разглядеть позиции противника. «Надо засечь цели и передать координаты на 5-ю батарею», – подумал, но сделать ничего не успел: шагах в пяти разорвался снаряд.

Неведомая сила, словно ударом бревна, свалила на землю. Осмотрелся – вокруг никого. Попробовал встать – не могу, ползти – тоже.

Позвал на помощь – ни души. Вокруг рвались снаряды. На мгновение возникло что-то похожее на видение – убитый лейтенант на шинели и девчушка-медсестра с бинтами в руке. Но эти мрачные мысли быстро прошли. Вскоре подбежала Аня, молоденькая санинструктор из 5-й батареи. Она разрезала ватную штанину и перебинтовала рану. Тут же подоспели разведчики, положили меня на двуколку, чтобы везти в санбат. Подошли военфельдшер Демьяненко, Аня и старший лейтенант Иван Кравченко, который наклонился ко мне и, положив на плечо руку, сказал: «Борис, дорогой, держись! Лечись и возвращайся. Обязательно будем тебя ждать».

Поначалу меня перевезли во фронтовой запорожский госпиталь, где сразу же положили на операционный стол. Один из хирургов посмотрел на меня, на окружающих, на часы и сказал: «Ну что же, с Новым годом!».

Потом – далекий армянский Ленинакан (ныне город Гюмри), опять операция. На этот раз на несколько часов. Там-то и извлекли у меня из бедра крупный осколок. Из госпиталя вышел только через четыре с половиной месяца, в мае 44-го года, с палочкой и справкой, подписанной начальником госпиталя, майором медицинской службы Погасяном.

Туда, в далекий тыловой госпиталь, мама прислала мне в апреле телеграмму, в которой поздравляла со званием Героя. Всегда буду помнить внимательное, заботливое отношение медперсонала госпиталя ко всем раненым. Перед выпиской администрация организовала для меня пошив новой формы, включая фуражку и сапоги. В этой форме я и приехал из госпиталя домой, в Москву.

…Высокую награду получал в Кремле. В Свердловском зале нас собралось не менее пятидесяти человек. Вручал награды заместитель председателя президиума Верховного совета СССР Николай Михайлович Шверник.

Получив знак высшей воинской доблести, я считал, что единственная моя дорога – военная. Вот подлечу ногу, брошу палку и пойду в Академию. Но мечта стать кадровым военным не сбылась. Пошел на другое поле битвы – борьбы за законность, за справедливость[1].

---

[1] Из книги Б.В. Кравцова «Записки прокурора. Воспоминания и размышления. М., Изд-во «Консалтбанкир», 2008.

Автор:
Вице-президент Российской криминологической ассоциации,
доктор юридических наук, профессор
В.В. Меркурьев